Александру III во дворе хоть тесно, да спокойно 

Весной 1909 года на Знаменской площади перед Николаевским вокзалом появился конный памятник царю Александру III. Весной 2013 года в Петербурге вновь заговорили о возможности возвращения памятника, но уже на площадь Восстания перед Московским вокзалом. Нужно ли это?

Пожалуй, ни один из монументов — по крайней мере, тех, что устанавливались в дореволюционном Петербурге, — не вызывал сразу же столько споров.

Впрочем, некоторые, видевшие его до официального открытия, приходили в недоумение. «Еще никого из публики не было, и вот, поднявшись к памятнику, мы открыли его... На меня произвел этот памятник угнетающее впечатление, до такой степени он был уродлив», — писал в воспоминаниях министр Сергей Витте.

Не нравился монумент многим членам царской фамилии, которые увидели в облике царя-миротворца, моделью которого послужил фельдфебель дворцового ведомства Павел Пустов, карикатуру. Однако в пользу модели Павла — не Пустова, но Трубецкого — скульптора высказалась вдовствующая императрица Мария Федоровна, увидевшая во всаднике портретное сходство с покойным Александром Александровичем.

Впрочем, вот еще другие отклики:

«С тупою ограниченностью, самодовлеющей тьмой... так же будет стоять за все отжившее, невежественное на своем буйволе», — писал Илья Репин.

Валерий Брюсов откликнулся стихами:

«На коне тяжелоступном,
В землю втиснувший упор копыт,
В полусне, волненью недоступном,
Недвижно, сжав узду, сидит».

Но не эти сложные строки поэта-символиста пошли в народ, и конь под Александром III стал не «буйволом» по определению художника, а «бегемотом».

Помните?

«На площади комод,
На комоде — бегемот,
На бегемоте — обормот.
На обормоте — шапка».

Относительно определения представителя фауны, воплощенного в бронзе, высказывался и сам ваятель, говоря, что его задача заключалась в том, чтобы... «изобразить одно животное на другом». Вот так!

Появилось в ту пору и весьма остроумная эпиграмма Александра Рославлева:

«Третья дикая игрушка
Для российского холопа.
Был царь-колокол, царь-пушка,
А теперь еще царь...»

Слово, которое рифмуется с холопом, понятно. Ну а в 1922 году на всех четырех сторонах «комода» появилось другое четверостишие — «Пугало», написанное Демьяном Бедным, автором многочисленных агиток за советскую власть:

«Мой сын и мой отец при жизни казнены,
А я пожал удел посмертного бесславья,
Торчу здесь пугалом чугунным для страны,
Навеки сбросившей ярмо самодержавья».

Эту надпись горожане могли лицезреть в течение пятнадцати лет, пока не было принято решение демонтировать памятник и перенести его во внутренний двор Русского музея.

С 1994 года памятник стоит перед Мраморным дворцом, ставшим филиалом Русского музея, который основал Александр III. Стало быть, это место исторически оправдано.

Ну а кроме всего прочего на нынешней площади Восстания его трудно представить. Причина не столько в том, что место занято стелой, посвященной 40-летию Победы, сколько в изменении характера площади, динамики ее жизни. Консерватизму, свойственному эпохе Александра III, она не соответствует. По-брюсовски «недвижно, сжав узду», сидеть в центре нее не получится.