Два случая архитектурного головотяпства 

До Великой Октябрьской социалистической революции (буду все-таки оперировать термином, принятым в исторической среде) медицинская помощь в разных сферах и для разных слоев общества существовала за счет пожертвований для благотворительных обществ. Общества действовали при церковных общинах, под патронажем членов императорской семьи и все на пожертвования граждан. С приходом к власти большевиков все сферы деятельности общества стали строго регламентироваться государством, и любая общественная деятельность — от борьбы с пьянством и лечения туберкулеза до написания книг или создания кино — находилась при государстве, за счет государства.

Само практическое лечение туберкулеза в мировом масштабе и создание вакцины происходило тогда, когда у нас в стране готовились к индустриализации. А система диспансеризации и санаторного лечения, сохранившаяся до наших дней, — плоть от плоти порождение советской системы. Я, к счастью, далек от проблемы туберкулеза, дальше пробы Манту и флюорографии личного опыта не имею. Но мне есть, что сказать, и вот о чем. В городе есть сеть диспансеров, и это правильно, но я считаю, что у нас есть два случая вопиющего головотяпства, когда в памятниках архитектуры до сих пор находятся один действующий диспансер и один недействующий — и сами здания в состоянии полной разрухи.

Первый случай — это диспансер на Свердловской набережной, 40, здание, к созданию которого имел отношение сам Джакомо Кваренги. Я понимаю, что само здание было переоборудовано под больничные помещения еще в XIX веке, но чувство здравого смысла также мне подсказывает, что медицинская мысль шагнула далеко вперед, чтобы использовать этот памятник архитектуры конца XVIII века под туберкулезный диспансер. И одна важная заметка: переоборудование дачи под больницу шло в том числе за счет строительства новых корпусов, которые были разрушены в самом начале этого года, почти под бой курантов.

Если в первом случае у города есть некий план по переводу диспансера по новому адресу, реализация которого затягивается и откладывается, то во втором случае здание Крестовоздвиженской общины сестер милосердия в Кронштадте на Пролетарской улице, 30, сейчас просто гибнет. И даже если план есть, то времени на его осуществление может уже и не быть. Думаю, если те, кто считает, что заколоченные наспех двери и окна — это и есть консервация здания, глубоко заблуждаются. Местами выгоревшие комнаты, частично обвалившиеся стены — налицо модная тенденция «реновации» здания путем его кремации. Как правило, такие здания являются центром притяжения асоциальной и криминальной публики, при этом через улицу находится действующая детская площадка. Одни вопросы.

В поведении большевиков-чиновников зачастую наблюдалась простая мелкая месть, когда невозможность стать хозяевами над мыслями людей выражалась в борьбе со зданиями. Не можем сократить число прихожан — надо разрушить церковь, не можем разрушить церковь — сделаем из нее общественный туалет или овощехранилище. В поведении бюрократов-чиновников времен расцвета коммунистического правления прослеживается мысль: что больница, что диспансер (а и то и другое туберкулезными диспансерами стали в 60-е годы XX века) — не имеет значения. Город растет, и надо как-то решать вопросы, хоть вот так.

А вот какие мысли у современных чиновников? Какие у вас ассоциации при словах «мысли современного чиновника»?