Перро для Пугачевой 

На презентации монографии «Tatlin mono 2013. Сергей Орешкин» архитектор раздавал автографы, стараясь не задеть бокал шампанского. Журналист «Карповки» разбил бокал, оттеснил именитых гостей и выяснил: оказывается, проект Перро для Мариинки-2 был вполне реализуем. Господин Орешкин надеется это доказать, построив близкое по форме здание театра песни Аллы Пугачевой.

— Как вы оцениваете победившую концепцию комплекса Верховного и Высшего арбитражного судов, выполненную мастерской Максима Атаянца духе классической архитектуры ?

— Это проект, который на 100% соответствует времени. Когда люди чувствуют себя неуверенно и не понимают, будет экономика падать или развиваться, архитектура всегда обращается к классике. Это такая моральная гавань. Правда, были времена в 1930-е годы, когда классика превращалась в манифест политики и власти. Здесь тонкая грань, и пока не ясно, куда пойдет власть дальше.

— Что вы думаете про остальные представленные проекты — коллективов Евгения Герасимова, Михаила Земцова и Никиты Явейна?

— На самом деле все представленные проекты — это современная классика. Потому что все были сдержанны. Я думаю, что все пытались найти меру символизма государственной власти. И потом, уже есть стандартная актуальная тема. Это такая ностальгия по судебной чистоте, ностальгия по справедливости. Она должна как-то выразиться в архитектуре. И найти это выражение очень тяжело. Вот мы делали здание областного суда в Нижнем Новгороде и долго спорили о символизме судебной архитектуры. Как при совершенно неоднозначном имидже сегодняшних российских судов показать, что не все потеряно? Ведь архитектура — это визуальное искусство. Оно всегда перед глазами.

— За какой проект отдали бы свой голос вы?

— Я бы голосовал за Атаянца. И не потому, что я впадаю в эту конъюнктурную струю, нет. Просто это наиболее петербургский проект. Для меня там есть две важные градостроительные вещи. Этот проект единственный, который образовал большую площадь перед зданием суда. И в то же время ограничил территорию пропилеями. То есть площадь видно, но в то же время она как бы внутренняя. И у Атаянца единственное решение, где низкие здания возле площади.

— Почему же тогда, если верить прессе, архитекторы дружно проголосовали за Юрия Земцова?

— Земцовский вариант наиболее полно учитывал тот старый проект Фомина, где была большая парковая зона. Только в проекте Земцова была огромная береговая эспланада. Метров, наверное, шестьдесят зеленой зоны. Ведь одна из идей была вообще ничего не строить, сделать большую парковую зону. Эта идея всем понравилась. И только проект Земцова имел здесь огромную бульварную полосу. Вот из-за этого, я думаю. Плюс у Земцова очень регулярно, очень профессионально сделана планировка, структура. Очень красивый выход на набережную был сделан.

— Вы не видите кризиса в современной архитектуре, из-за которого город поворачивает к историзму?

— Кризис откровенный. Он происходит оттого, что все мы не уверены в завтрашнем дне, а архитекторы — тем более. Объемы работ упали очень сильно. И люди вынуждены каждый раз экономить свою энергию. Например, вот моя компания — «А. Лен». Я все-такие трачу огромный ресурс для того, чтобы делать яркие вещи. А мог бы делать вещи простые.

— Как неоднократно отмечала наша интернет-газета, в городе в то же время складывается новый архитектурный стиль — «хаотизм». Вы, кажется, вносите в него свою лепту проектом «Сан-Галли парк», что во дворе Лиговского проспекта, 60–62.

— «Сан-Галли парк» не характерный для нас проект, потому что это была совместная работа с австрийцами. И получился такой микс — мы ведь более сдержанно рисуем всегда, мы больше конструктивисты российского толка. Все-таки это больше Чернихов и Леонидов.

У меня есть некоторая философия. Я считаю, что архитектура должна быть немножко наивна. Вот есть здания модерна, которые насыщены такими очень наивными деталями. Элементами эпоса, декорациями, маскаронами. Посмотрите на Египетский дом (Захарьевская улица, 23). Там символизм в квадрате. И я считаю, что каждый дом должен иметь какие-то индивидуальные фишки. Это почему-то воспринимается критиками как деконструктивизм или деструктивизм. Это неправильно. Это поиски элемента индивидуальности.

Там [в Европе], конечно процветает немножко другая философия. Там идеология качества исполнения продукта. Можно нарисовать любой проект, а потом качественно его исполнить. И он будет очень убедительным из-за качества исполнения. И когда вы приезжаете в Вену или в Германию, вы видите такие же сыроватые проекты, но они вас убеждают исполнением. У нас нет этой фазы исполнения сегодня и не будет долгое время в России.

— В современной архитектуре главное не стиль, а качество исполнения?

— Это немецкий подход. У нас, к сожалению, подход эмоциональный. И мы стараемся добирать качества архитектурного за счет каких-то вот эмоций. За счет каких-то вещей индивидуальных. Потому что качеством не добрать. Вы пишете архитекторам претензии за качество работ. Но 90% — это борьба архитектора с подрядчиком и заказчиком за качество решений.

Я сегодня нахожусь в арбитражном суде с очень уважаемым заказчиком, который у меня просто ободрал фасад. Пожалуй, первый случай в городе будет. Он у меня изменил кровлю. Изменил фасад. Снял все декоративные детали. Это как раз то, за что вы нас ругаете. Что у нас отсутствует информация на фасаде какая-либо декоративная. Вот заказчик взял и все это ободрал. Он амбициозен. Вот он так себя ведет. А мне не нравится такая ситуация. Я даже рискую чем-то, на самом деле.

— Не станет ли градостроительной ошибкой депозитарий Русского и Этнографического музеев, который хотят возвести в Михайловском саду?

— Это один целостный завершенный проект. Он такой был всегда. Он так и намечался. Так и задумывал Росси. Так задумывал Свиньин. То есть, понимаете, почему бы не закончить проект, который не был завершен из-за войны? Другое дело, что время изменилось, технологии изменились. Стала более стройной композиция. То, что подавал Мамошин,  — это абсолютная, сдержанная, выделенная в генплане композиция. Почему ее не сделать? Тем более Свиньин хотел вообще весь парк застроить. Вплоть до Марсова поля.

— Какие новостройки последних лет следует считать градостроительными ошибками?

— Все новостройки Кудрова, Мурина, новостройки «Главстроя» — огромная, гигантская социальная ошибка. Даже не градостроительная. Любой студент архитектурного вуза — ГАСУ, академии — изучает такой период в американской архитектуре, 1970-е и 1980-е годы. Тогда в пригородах Нью-Йорка и в Бостоне строили 25-этажные дома. Возникла очень большая плотность населения, много контактов и много болезней. Началась преступность. Яркий пример, о котором в свое время говорили, — Гарлем.

И все это потом сносили. Во всем мире высотная застройка такой плотности является антисоциальной. Это очень тяжелая среда. Вы должны понимать, что любой микроб, которым я чихнул на первом этаже, попадает в вентканал, и вы заболеваете все. Или вы заходите в лифт на верхнем этаже, уже восемь человек, едете вниз. И все двадцать этажей двери открываются. Там стоят мрачные люди, которым не сесть. Это в восемь утра. К концу люди доезжают уже злые как тараканы все.

— А если говорить о центре ?

— Много неудачных работ, связанных с какими-то визуальными ошибками. Возможно, с какой-то спешкой. Мне очень не нравится влияние инвестора на архитектора сегодня. Влияние инвестора колоссальное. Мы ему подносим на столе один вариант, второй вариант. Третий вариант. И он выбирает. Вот я сегодня, наверное, в какие-то моменты говорю: нет, вот я это делать не буду, этот вариант я считаю нужным. Либо вы его берете, либо не берете. Но это тоже большой риск экономический. То есть я вынужден через раз от клиента отказываться. Потому что мне навязывают архитектуру, которую делать нельзя.

— Нравится ли вам знаменитый «Регент холл» на Владимирской площади?

— Конечно, нет. Там плохие пропорционирования. Петр Исидорович (Юшканцев. — Прим. ред.) — ну что тут его ругать? Ну вот так он сделал. Было такое время. Конечно, мы смотрим по результату. Почему такая постройка — скорее всего, гнали вверх, наращивали объемы и площади. Ну что он мог сделать? Ну конечно, биржа (26-я линия Васильевского острова, 15. — Прим. ред.) — кошмарный проект Цехомского и других. Кошмарный дом в створе Шпалерной на той стороне Охты (Большеохтинский проспект, 9. — Прим. ред.), опять-таки, Володи Цехомского. Тот, который за Смольным вылезает в ясную погоду, если смотреть с Литейного на Шпалерную по оси. Это такая тяжелая ситуация.

— Можно ли считать удачным примером современной архитектуры строящийся сейчас панельный жилой комплекс «Европа-сити» на проспекте Медиков, 10?

— Нет, это такая попытка сэкономить на всем. Но обычно у Герасимова Евгения Львовича объекты хорошие, кстати говоря. Мне, например, нравятся некоторые корпуса «Невской ратуши» (Дегтярный переулок, 1. — Прим. ред.). Не те, с большими колоннами, которые государственные. А те, что в глубине. Если вы на них посмотрите, то там очень интересная цветовая гамма. Работа с фасадом, с пропорциями.

— Как вам корпус «Невской ратуши» с «грибом» на крыше?

— Я жду. Потому что когда конструкции повесили, возник риск того, что у этой «шляпы» могут быть нехорошие ракурсы. Но надо ждать, пока облицуют. Скорее всего, будет не очень удачно. Там форма сама такая сложная. И, конечно, она находится за рамками визуального восприятия. Она же выше всех регламентов.

— Как продвигается один из самых спорных ваших проектов — театр песни Аллы Пугачевой на острове в устье Смоленки?

— Театр Пугачевой мы еще рисуем. Мы ждем времени, когда мы поможем нашим английским коллегам сделать его пропорционально красивым. Потому что наша фишка, в «А. Лене» и моя лично, — это пропорции и хорошее, красивое восприятие здания.

— Вас не останавливает тот факт, что строительство здания не предусмотрено генпланом?

— В генплане города есть пробивка набережной через этот остров. А в правилах землепользования и застройки 2009 года этой дороги нет, она ликвидирована. Вот это разногласие из-за того, что КГА не доделало задние документы. За это разночтение зацепились господин Ковалев и арбитражный суд, по которому инвестора заставляют сохранить Морскую набережную. Какое решение было принято у вице-губернатора Оганесяна? Пробить Морскую набережную насквозь через здание. Такие примеры есть, и мы проект уже сделали и отдали во все комиссии.

Будет большое здание с большим туннелем. Нам даже это интереснее по архитектуре. У нас часть входов оказывается под крышей. Там сухая зона, люди могут туда зайти спокойно. Этот проект продолжает традиции проекта Доменико Перро. Там то же формообразование. Такая сегментированная треугольная конструкция в виде купола. Это то, что не реализовано на Мариинке. Что очень жалко, кстати говоря. Потому что это абсолютно реализуемый проект. И разговоры про лед и про снег — это все, в основном, для политики.