Максим Рот: Градозащитники ведут себя по-хамски 

Недавний снос дома из кинокартины «Собачье сердце» в Дегтярном переулке, 26, вновь привлек внимание общественности к проблемам сноса исторических зданий и обострил диалог между демонтажниками и градозащитниками. «Карповка» побеседовала с Максимом Ротом, управляющим директором строительной фирмы «ИРОН», проводившей снос здания, об изменениях на демонтажном рынке, громких сносах и о непростых отношениях с градозащитниками.

Максим, скажите, есть ли у вас статистика по ежегодному количеству сносов в Петербурге?

— Я владею цифрами по объемам рынка в денежном эквиваленте. За 2013 год он составил около 800 млн — 1 млдр рублей в целом по Санкт-Петербургу и Ленинградской области.

А данных о количестве снесенных домов у вас нет?

— Таких данных не может быть, потому что снесено очень много домов, в том числе производственных площадей, цехов, складов. Точное количество сложно назвать.

По вашим прогнозам, в какую сторону в ближайшем будущем изменится количество сносов в городе?

— Я думаю, когда вступит в активную фазу программа реновации территорий районов Санкт-Петербурга и начнется  вывод промышленных предприятий за черту города, количество снесенных домов значительно увеличится.

Появились ли за последние годы какие-то новые способы демонтажа? Используются ли они в Петербурге?

— Про российский рынок мне сложно говорить, потому что мы все-таки работаем только в Санкт-Петербурге и Ленинградской области. В Европе и Америке, например, применяется практика сноса методом взрыва. У нас это, естественно, запрещено.

В Петербурге здания в основном демонтируются механизированным способом с частичным применением ручной разборки. Обычно работы выполняются с применением специальной техники, такой как экскаваторы-разрушители импортного производства с различным навесным оборудованием. Чего-то нового в демонтаже зданий пока не придумали.

Максим, со стороны градозащитников часто можно услышать упрек в том, что демонтажные компании до сих пор работают по «законам 90-х». Согласны ли вы с этим утверждением?

— Я думаю, этот бизнес и не был никогда криминализирован в высокой степени. Никакие «законы 90-х» как в сами 90-е, так и в 2000-е в нем не работали. В прошлом, когда все только начиналось, действительно было проще согласовать демонтаж и получить разрешительную документацию. Сейчас эта процедура в разы усложнилась, и приходится тратить больше времени, чем на сам демонтаж.

Раз уж мы заговорили про нормативно-правовую базу, довольны ли вы тем, какие законы сейчас действуют на вашем рынке, и если нет, то что хотелось бы изменить, чтобы рынок стал более цивилизованным и понятным?

— Смотрите, существуют два пути демонтировать здание. Первый — когда заказчик получает разрешение на строительство и затем производит демонтаж, второй путь — собственник здания принимает решение, что по экономическим соображениям оно ему не нужно, и также решает его демонтировать.

Если идти по первому пути и проходить полностью все процедуры, в том числе получение разрешения на строительство, нет гарантии, что этот механизм сработает, и здание разрешат снести. Как показала практика, в Дегтярном переулке, 26, заказчик действовал согласно букве закона, но наши уважаемые градозащитники все равно подали в суд апелляцию, мол, разрешение на строительство выдано незаконно и так далее. То есть все шаги, пройденные ранее заказчиком, аннулировались или приостановились.

Радует только то, что при всей его сложности, с большой бумажной работой, какой-никакой, но путь все-таки есть. Однако, еще раз подчеркну, даже пройдя его, собрав определенный пакет документов, совершенно не факт, что тебе в конце концов дадут снести здание. Потому что наши уважаемые градозащитники, повторюсь, очень любят наш город и всю эту разруху и пытаются защитить каждый кубический сантиметр кладки.

Может быть, законы, регулирующие снос здания, непрозрачны? Если бы все было понятно, может быть, и градозащитники действовали бы по-другому?

— Смотрите, у нас есть четкое понятие — запрещен демонтаж исторических зданий до такого-то года постройки, за исключением случаев, когда есть технический отчет о невозможности ликвидации аварийности. На некоторые здания такие отчеты есть, но их опять же начинают оспаривать, делать свои независимые экспертизы. Вы же понимаете, при большом желании можно всю эту процедуру растянуть на долгие годы, и проект не сдвинется с места ни на шаг вперед.

Раз уж речь зашла про снос исторических зданий: снос дома в Дегтярном переулке, 26, — знаменитого по кинофильму «Собачье сердце» — привлек пристальное внимание общественности к вашей компании. Чувствовали ли вы давление со стороны градозащитников? В чем это выражалось, какие действия вы предпринимали?

— До этого объекта к градозащитникам я относился совершенно спокойно, уравновешенно. Думал, ну, может, у людей была своя идея: мол, я люблю крокодильчиков и буду их защищать, чтобы их не ловили. Все хорошо.

Если они мне раньше никакого стресса не доставляли, то на этом объекте градозащитники вели себя откровенно по-хамски. В чем это заключалось? К нам приходила группа людей с плакатами, содержание которых здравому человеку даже в голову не взбредет писать: «Гореть вам в аду», «Вы все умрете». Это такие вещи, которые переходят все рамки дозволенного.

Сотрудникам нашего охранного предприятия был дан приказ относиться ко всем спокойно, уравновешенно, никого не трогать, ни на кого не обращать внимания. Видимо, ситуацию, когда делаешь вид, будто никого не замечаешь, восприняли как слабость, и градозащитники пошли на более активные действия — заинтересованным людям известно, что произошло.

Какие выводы вы сделали после громких сносов в Дегтярном переулке, 26, на набережной реки Фонтантки, 145б, и набережной Лейтенанта Шмидта, 21?

—  Думаю, демонтажные компании, которые известны в городе, в основном стараются работать в рамках действующего законодательства. Конечно, законодательство в части демонтажа и получения разрешения на демонтаж нужно менять, упрощать, потому что это действительно очень долгая бюрократическая процедура. Относительно градозащитников: после этого объекта я понял, что для них правового поля не существует. Принципы, которыми они руководствуются, отличны от принципов, по которым должны жить законопослушные люди в стране.

Максим, если мы продолжаем разговор о градозащитном движении, как изменились методы и активность градозащитников начиная с 1990-х годов, когда компания только появилась, и до сегодняшнего дня?

— С самого начала, как мы начали заниматься этим бизнесом, про градозащитников мы и не слышали. Спокойно выполняли свою работу. Памятники архитектуры мы из принципа не будем ломать, даже если нам предложат космические деньги. Но если говорить о здании, которое отличается только своим годом постройки до 1917 года, но не представляет никакой ценности, — для нас это обычный аварийный дом, который надо демонтировать при готовности заказчика и при желании городских властей.

Давайте вспомним, что произошло практически год назад: 13 апреля на Лиговском проспекте, 117, литера В. Историческое здание тысяча девятьсот лохматого года постройки обрушилось ночью. В этом доме, кстати, еще жили люди,  но, слава богу, никто не пострадал. Мы это здание демонтировали, ликвидировали аварийность. При этом ни одного представителя градозащиты там не было, хотя это тоже зона ЗРЗ-1, историческое здание, сносить его было нельзя. Вот так «нельзя-нельзя», и довели дом до того, что в итоге он сам обрушился. А ведь могли пострадать люди... Тогда бы мы поняли, что поставили на чашу весов, что нужно делать вовремя, кого слушать в этом городе.

Понятно, но давайте вспомним примеры провалов демонтажных компаний — ваш личный или другой компании, — когда было снесено здание, которое реально можно было спасти.

— Вы знаете, назвать сразу какой-то конкретный адрес я не могу. Из нашей практики я не помню адресов зданий, о демонтаже которых мы пожалели. Я за то, что, если здание представляет собой хотя бы какую-то архитектурную и визуальную ценность и формирует исторический облик города, это здание лучше демонтировать, но восстановить в исторических рамках. Вот сейчас мы проезжаем угол набережной реки Фонтанки и Невского проспекта — думаю, через десять лет, когда все забудут об этом сносе, никто никогда не скажет вам, что это здание когда-то разбирали и потом восстановили.

Максим, есть информация, что в 2012 году вы проводили ребрендинг. Был ли эффект от смены имиджа, и стоила ли овчинка выделки?

— Я думаю, стоила. Любая организация требует модернизации, усовершенствования, изменений. Но мы решили сделать шаг чуть пошире — новый логотип, новые сайты, обновленная информация. Конечно, это дало свой эффект. Нас же воспринимают первоначально по документам, сайту, потом при встрече по нашим презентациям. Результат есть: количество клиентов в прошлом году увеличилось. Но, думаю, это произошло не только потому, что мы поменяли логотип: ведь у нас большой опыт работы в исторической части города, есть специальная техника и специалисты, которые умеют работать в таких ограниченных, особо сложных условиях.