Архитектура ленинградского модернизма, которая у многих вызывает неприятные эстетические чувства, пришла на смену пафосному ампиру в 60-80-х годах XX века. Ленинградский модернизм стремился утвердить что-то свое, новое и нетрадиционное. «Карповка» показала семь адресов ленинградского модернизма и рассказала, в чем скрытая красота непривлекательного, на первый взгляд, стиля.
Создаваемый в условиях железного занавеса, модернизм в Ленинграде был оторван от всего мира и обособлен от других городов страны. Местные архитекторы старались вложить все свое мастерство и опыт в создаваемые произведения. И, несмотря на то что на них все же был след государственной идеологии, чувствовался также романтический порыв авторов.
Здания хоть и отличались друг от друга, но выделялись функциональностью, градостроительнымии амбициями, смелой композицией. Зодчие отказались от вычурности и снова, как и в случае с конструктивизмом, вернулись к практичности и строительству массового жилья, которое, по мнению архитектурного критика Марии Элькиной, являлось великим гуманистическим произведением.
«Нам трудно оценить значимость пятиэтажек, потому что мы не жили в коммуналках. Мы не понимаем, сколько добра вложили в них архитекторы в той ситуации, в которой они находились. Они не отвечали ни за власть, ни за строй, они хотели, чтобы белье удобно было стирать в ванной, а на маленькой кухне можно было повернуться», — поясняет эксперт.
Жилые дома возводили по типовым проектам, поэтому индивидульаное строительство становилось событием. Большое внимание уделялось общественным сооружениям: гостиницам, вокзалам, концертным залам, особенностью которых стала работа архитекторов со средой. Здания представляли единое целое с окружающим, а проблема дошедших до нас шедевров того времени в том, что участок вокруг здания уже застраивали позже и совсем не так, как предполагал автор.
Как однажды заметил искусствовед Константин Агунович, «архитектуре, чаще всего называемой „брежневским модернизмом“, не везет с мнениями современников… она на снос первый претендент, поскольку никому не нравится».
Аэропорт Пулково-1 на Пулковском шоссе, 41 (1973)
В своей работе автор хотел устранить разрыв между «состоянием человека в современном воздушном корабле» и «хлопотливыми заботами пассажира перед полетом». Главной находкой архитектора Александра Жука можно назвать создание фонарей, которые стали коктейлем из конструктивного, эстетического и функционального. «Стаканы» не только сформировали внешний вид здания, но и послужили его опорой, а также впустили внутрь аэропорта естественный свет.
«Пулково-1 — лучший пример того, что построено в позднем Советском Союзе, — говорит Мария Элькина. — Это сочетание удобства использования и внешнего вида. В наше время аэропорт „испортился“: очень сильно вырос поток пассажиров, ведь рассчитывали всего на 1400 в день [а стало 1800 в час]. Те холлы, которые недавно разрезали десятками уродливых перегородок, в свое время были очень удобными. Они отражали эстетику будущего, точнее представлений о нем. После последней реконструкции Пулково-1 снова приблизился к тому, чем был изначально, в нем стало свободнее».
Финляндский вокзал на площади Ленина, 6 (1955–1960)
Развитие пассажирского транспорта в середине 1950-х годов потребовало строительства новых сооружений. Возведение Финляндского вокзала на месте уже устаревшего связано с реконструкцией площади Ленина, которая развернулась в сторону Невы. Ближе к реке перенесли памятник Ленину, а вокзал с 16-метровой башней и вдвое большим шпилем стал основным элементом ансамбля. Часть стены старого здания сохранилась до сих пор, ее встроили в новый корпус со стороны площади Ленина.
«К сожалению, Ленинград в это время выпал из общего процесса: железный занавес, отсутствие интеллектуального обмена, — говорит критик Элькина. — Это важно для архитектуры, где все решает школа и учителя, нужно бывать в разных странах, обмениваться идеями, исправлять ошибки предыдущих мастеров. Школа, существующая даже не в одной стране, а в одном городе, начинает вырождаться, что и случилось с ленинградским модернизмом. В то же время Финляндский вокзал — несомненно, важный памятник времени».
Гостиница «Санкт-Петербург» на Пироговской набережной, 5 (1966–1970)
Во времена Екатерины Великой в Петербурге насчитывалось 25 гостиниц, а к 1917 году их стало более сотни. Дальнейший их рост наблюдался уже после войны, одним из прорывов того времени стало возведение гостиницы «Ленинград». Спроектированная местными зодчими, она была построена мастерами из Югославии. Сооружение продолжает береговую линию, но по силуэту и композиции не имеет прямой связи с окружающей архитектурно-пространственной средой.
Гостиница примечательна тем, что здесь впервые в истории страны опробовали систему завтраков «шведский стол», а также открыли валютный бар. Здание не раз принимало международные мероприятия, среди которых вторая часть матча за первенство мира между Каспаровым и Карповым и вторая встреча министров стран «Большой восьмерки».
Гостиница «Прибалтийская» на улице Кораблестроителей, 14 (1970–1978)
Гостиница на Кораблестроителей стала еще одной попыткой осуществления масштабной градостроительной идеи освоения морских берегов, по которой город должен был разрастаться не на юг, а вдоль залива. К трем вертикальным доминантам — Петропавловской крепости, Адмиралтейству и Исаакию — хотели добавить еще четыре на Васильевском острове. «Прибалтийская» соединила в себе традиции Петербурга (симметрия, колоннада, купол) и новые технологии (металл, стекло, пропорции).
«„Прибалтийская“ — это попытка выхода к морю, — рассказала критик Мария Элькина. — Гигантские „крылья“ раскрываются к Финскому заливу и встречают гостей, здесь много абстрактного, большой прорыв для своего времени. Это должен был быть гражданский выход к морю, прогулочные набережные, парки, культурные центры, но такие амбиции не удалось реализовать. „Прибалтийская“, как бы они ни была брутальна, — памятник большой мечте».
ЦНИИ робототехники на Тихорецком проспекте, 21 (1973–1987)
Один из ярких и известных примеров советской «космической» архитектуры. Эта тема стала смыслообразующей в советской культуре 1960—1980-х годов. Здание с 70-метровой зубчатой башней, которая контрастирует с вытянутым лабораторным корпусом, строили 14 лет. Здесь проводили испытания космических разработок, в том числе с манипулятором космического корабля «Буран». Сейчас институт является одним из крупнейших исследовательских центров России.
БКЗ Октябрьский на Лиговском проспекте, 6 (1967)
По легенде, новый концертный зал должен был стать подарком городу к юбилею революции, но когда проект подготовили, оказалось, что место для постройки не выбрали. Этот разговор однажды завели в машине первого секретаря Ленинградского обкома КПСС Романова, который, проезжая мимо Греческой церкви, махнул на нее рукой и сказал: «Вот здесь и стройте».
Церковь 1861 года постройки снесли, назвав в честь нее площадь и проспект, а на ее месте возвели здание в виде куба из стекла и облицовкой из сааремского доломита, строительного материал с тысячелетней историей. Главный фасад специально сделали непараллельным Лиговскому проспекту для организации площади и парковки. В наше время концертный зал сначала предлагали сделать памятником архитектуры, а затем назвали «диссонирующим» объектом города.
«БКЗ — это возвращение к классике, — заметила Мария Элькина. — Петербургским архитекторам нравилось остекление, так как света в городе мало, и, потом, в этом было что-то модное, космическое. Сейчас БКЗ не отвечает современным требованиям к концертному залу — одно из лучших зданий своего времени не с лучшей акустикой. Сочетание бетона, металла и стекла не способствует хорошему звуку. Возникает вопрос, что с ним делать дальше».
Здание администрации Ленобласти на Суворовском проспекте, 67 (1981)
Здание построили на месте бань Гавриловых 1887 года постройки. Мария Элькина считает, что здание — пример того, как «игра в классику» сыграла злую шутку с Петербургом. «Гольгор — очень хороший архитектор, но здесь он увлекся интерпретацией традиционной темы и забыл о том, как постройка функционирует в городе. Хотя выглядит по-своему очень эффектно. Глухая стена, тщательно продуманная композиция получились ни для кого. Многие современные архитекторы также замыкаются на себя, они перестают понимать смысл того, что делают. Это последствия насильственной смены стилей, необходимости адаптироваться, неверная оценка классического наследия. Мы снова должны учиться всему лучшему у Европы, в первую очередь тому, как вернуть архитектуру людям».
Творения ленинградского модернизма до сих пор непривычны глазу, полагает искусствовед Константин Агунович: «Но постепенно глаз свыкается с нею, усваивает ее внушения, соглашается с ней как с неизбежным. Это повод скорее посетовать, что же такое у нас вообще возникло, но обнаруживается и какая-то своя выразительность этих фасадов, видится архитектурная игра, а не сплошь ужас, в этих объемах и плоскостях». Геометрическая выверенность, лаконичная четкость и образность — скрытая красота архитектуры стекла и бетона, которая открывается не сразу и не каждому.
