Последнее время в Петербурге обсуждали предстоящую реконструкцию Русского музея, которая может начаться уже в этом году. На фоне разговоров о том, сколько может стоить такая реконструкция, «Карповка» пообщалась с экскурсоводом Русского музея Валентиной Горловой о том, зачем водить маленьких детей на экскурсии, что смотрят иностранные туристы и почему интернет — не конкурент экскурсоводу.
— В 2009 году вас назвали лучшим экскурсоводом года в России, кроме прочего, отметили вашу работу с детьми. Расскажите, как ребенка можно заинтересовать тем, что не каждый взрослый способен понять?
— Дети — это маленькие взрослые, поэтому я всегда отношусь к ним уважительно. Стараюсь никогда не опускаться до их уровня, и им это очень нравится. Я говорю с ними на «вы», и им это нравится. И всегда стараюсь быть в курсе тех событий, что их интересуют. Какие книги они читают, какие мультики смотрят, во что играют. С детьми в музее мы смотрим все экспозиции. Удивительно, что дети до 5–6 лет лучше понимают абстрактное искусство: Малевича, Кандинского. Это потому, мне кажется, что у них мозг еще не затуманен знаниями, как у нас, и они еще очень хорошо мыслят абстракциями.
У нас была очень давно выставка, которая называлась «Русская абстракция». И на эту выставку мы водили всех, в том числе и маленьких детей. И там была картина современного петербургского художника, где был изображен желтый фон и синенький квадратик. И когда я спрашивала взрослых о том, что это, они всегда пожимали плечами. И один шестилетний мальчик мне сказал, что это Петербург, и это старый дом, а в этом синем окошечке живет дяденька, и он очень несчастлив. Несчастлив потому, что сейчас ночь, огни не горят, поэтому мы не видим других окон, а дяденька лежит на диване и смотрит телевизор.
Когда ребенок начинает развиваться с такого возраста, он потом уже не комплексует. В возрасте 7–8 лет дети уже боятся показаться глупыми. Мы ведь довлеем над ними, говорим «ты еще маленький, ты говоришь глупости», а 5–6-летние еще не боятся выражать свое творческое начало.
На детских экскурсиях мы все стараемся вести себя, как петербуржцы, всегда здороваемся, говорим «здравствуйте», а не «привет». Во время экскурсии с детьми мы постоянно говорим, потому что я хочу, чтобы они учились рассуждать. Умение рассуждать, также как умение рисовать, позволяет ребенку фантазировать, а это ведет к умению мыслить. К сожалению, я сейчас себя ловлю на мысли о том, что подростки, даже взрослые, сейчас не умеют мыслить. Или мыслят очень коротко, как в СМС или Twitter.
— О чем чаще всего спрашивают дети экскурсоводов?
— Чаще всего спрашивают, живем ли мы в музее. Мою коллегу ребенок лет шести спросил: «Когда вы были маленькой, у вас кареты ездили на улицах или трамваи уже ходили?». Одна девочка однажды расплакалась, увидев, как я пошла в туалет после экскурсии. Мы для них являемся некой частью музея, мы здесь живем, и все человеческое нам чуждо. Часто дети не сопоставляют эпохи: на выставке про блокаду мне все задавали вопрос о том, помню ли я ее.
— А как воспринимают искусство дети постарше, те, что уже боятся казаться глупыми?
— Подросткам я стараюсь подавать материал через популярные фильмы. Часто рекомендую им начать встречаться с миром большой культуры через фильмы, через экранизации Чехова, например. И так они входят в этот мир. Для нас же важно, чтобы культура сохранялась и передавалась. Экскурсии не должны быть скучными, но нельзя и довлеть над людьми, нельзя опускаться. Экскурсоводам важно сделать все так, чтобы человек ощущал после похода в музей, что он слегка поднялся, что-то узнал приятное.
Зритель должен выйти с ощущением того, что он знает много, и с желанием прийти еще и стать еще лучше. Мне кажется, в этом наша задача. Когда-то давно у нас отдел назывался научно-просветительский, а просвещать, как мне кажется, — задача, всю жизнь стоявшая перед русской интеллигенцией.
— Как вы оцениваете, Русский музей справляется с этой задачей?
— У нас много таких посетителей, которые ходят в музей поколениями. Мы гордимся тем, что своих посетителей собираем годами. Самое поразительное то, что у людей вырабатывается привычка ходить в музей. Суббота и воскресенье у нас в основном семейные дни, когда ходят и с маленькими детьми, и с детьми-студентами. У них такая привычка, они без этого не могут. Чаще всего постоянные посетители ходят к одним и тем же гидам.
В каком-то плане приводить новых людей нам помогает интернет: я знаю о том, что наши гости в общении друг с другом советуют экскурсоводов. Я как-то нашла отзывы о себе и была приятно удивлена — там было много восторгов. Сарафанное радио дает лучшую рекламу. Ведь мы оцениваем себя профессионально, и после любой экскурсии спрашиваешь себя: все ли я рассказала, была ли я скучной, грустной. С другой стороны оцениваем внимание людей: было ли им интересно, были ли вопросы. Работа на людях всегда заставляет работать над собой, заставляет быть сдержаннее.
— Библиотекари часто жалуются сейчас на то, что им приходится конкурировать с интернетом, если речь идет не о центральных или научных библиотеках. Ощущают ли музеи отток посетителей, если смотреть на большие отрезки времени?
— У нас нет такого, потому что, во-первых, Русский музей — это бренд, во-вторых, у нас одна из лучших коллекций русского искусства. В-третьих, общение с живой картиной совсем иное, какое бы разрешение ни было у вашего монитора. Вот когда вы видите мазок, видите оригинальную подпись, находитесь в атмосфере музея – это совсем другие ощущения. Вы не ощутите масштабов Брюлова, пока не увидите его творения вживую. Да, зрители могут обо всем прочитать в интернете, но ведь там много всего, в том числе и неважного. Здесь же человек получает развернутый интересный рассказ со множеством деталей, который составлялся, чтобы быть интересным.
У нас, как в «Википедии» – человек пришел на конкретную тему и быстро в ней разобрался. Единственное, как мне кажется, нужно сейчас подстраиваться под современных людей и давать информацию коротко, емко и ясно.
— Сказался ли как-то кризис на потоке российских и иностранных туристов в музей?
— Российских туристов стало больше, стало больше школьных групп, и нам, наверное, кризис в какой-то степени на руку. У нас заключен договор с турфирмами, которые работают с иностранными туристами, есть гиды, которые их сопровождают. Мы лицензируем этих гидов, они слушают курс лекций, сдают экзамены, потом приводят свои группы. Поток их большой.
— Что больше всего интересует в Русском музее иностранных туристов?
— Их больше всего интересуют русские иконы и русский авангард. Они практически незнакомы ни с XVII веком, ни со второй половиной XIX века. А русский авангард известен на весь мир: и Малевич, Кандинский, Шагал. И, конечно, русские иконы – уникальное в своем роде мировое явление. Я как-то очень давно работала с группой шведских туристов, которым долго не могла объяснить, кто такие бурлаки на Волге. Для них это было большим открытием. Хотя в искусстве второй половины XIX века есть много вещей, которые могут быть непонятными. Есть классические сюжеты, например, библейские, которые все узнают. Но пока не скажешь, кто такой Степан Разин, картину не поймут.
В отличие от иностранцев, взрослые люди из России почему-то боятся идти на иконы. Отказываются.
— Это люди, выросшие в советское время?
— Да, это люди, которым за 50 и 60 лет. Они просто говорят «нет». Иногда я в таких случаях нахожу особый подход, например, к праздникам: предлагаю поговорить о Рождестве. Или накануне Пасхи. Люди этого же возраста боятся зачастую идти на русский авангард. Сразу говорят: «ну что там смотреть». Я начинаю заинтересовывать, подвожу логически к тому, откуда оно взялось. С одной стороны, это просто дар убеждения, с другой – логика развития искусства, интерес разобраться, почему все стало именно так. Мы все выросли в стране без религии, с другой стороны, люди боятся, что им сейчас начнут цитировать ветхий завет.
— Меняется ли со временем спрос аудитории на те или иные темы?
— Актуальность тех или иных тем у нас определяется временными выставками. В мире искусств есть большие даты у больших художников, этому всегда будет посвящена выставка. Выставочный совет решает, как эта дата будет освещена. Был большой юбилей Серова — в Москве помните, что было? У нас был свой подход – «Серов не портретист». Мы взяли за основу его фразу: «я не портретист, я просто художник» и показали автора другим. Конечно, там были портреты, но малоизвестные.
Аудитория за последнее время изменялась не сильно – как я уже говорила, людям нужно подавать информацию проще и лаконичнее. Студентам, например, сейчас мало интересно классическое искусство, но зато они с удовольствием идут в Мраморный дворец на авангард.
Русская живопись тесно связана с русской литературой, и когда вы приходите в музей, вспоминаете, что было бы неплохо почитать вот это, сходить на такой-то спектакль. Иногда мне кажется, что нужно просто остановиться на минутку, задуматься, потому что люди сейчас все время куда-то бегут, и почему бы не прийти в музей и не отвлечься от быта, от проблем, прийти и просто насладиться прекрасным.
