«Карповка» продолжает рассказывать читателям о коммунальных квартирах Петербурга. В проекте «Коммуналки» мы рассказываем о данном феномене, возникшем в домах с большой историей и архитектурной ценностью.
Сегодня мы отправились в коммунальную квартиру на Большой Пушкарской улице, 11. Этот угловой дом, построенный 1955 году, о чем сообщает дата на фасаде, выполнен в стиле сталинского неоклассицизма по проекту архитектора Николая Назарьина.
Сейчас здесь, в квартире на первом этаже, живет режиссер театра Русско-немецкого центра — Иван Петрович Прайс.
«До того, как окончил театральное училище и приехал в Ленинград, я, конечно, был в так называемых коммунальных квартирах, но никогда не думал, что и мне тоже придется жить в такой. Но жизнь часто диктует нам свои правила. Женившись в 1988 году, я стал жить с семьей в 12-метровой комнате в большой шестикомнатной квартире в пяти минутах ходьбы от Петропавловской крепости, крейсера «Аврора», Петровской набережной, откуда открывается прекрасный вид на Летний сад, Неву, Троицкий и Литейный мосты, где в государственные праздники собираются тысячные толпы посмотреть на салют. И вот рядом с этой красотой и было наше жилье — без лифта и горячей воды, с не очень дружелюбными соседями, окнами во двор-колодец, прекрасной акустике которого позавидовали бы некоторые театры, потому что все оттенки обычной человеческой речи, в том числе и крепкие русские выражения, были прекрасно слышны в комнате третьего этажа.
В остальных пяти комнатах жили еще три квартиросъемщика. Сосед Валера, очень тихий, неопределенного возраста, который изредка выходил в туалет, при этом неплотно закрывал дверь своей комнаты, откуда исходил, мягко говоря, не очень приятный запах, как, впрочем, и от него самого. На кухне он появлялся редко. Ставил чайник и тихо, шаркая домашними тапочками, удалялся в свою берлогу. Жил он тихо и незаметно и так же тихо и незаметно умер.
Рядом с ним жила пара пенсионеров. Тоже тихие люди, чистоплотные, спокойные. Пока не напьется хозяин. Тогда ему становилось тесно в своей комнате, и он выходил в коридор с кем-нибудь пообщаться. Как правило, желающих не было, тогда он, не выбирая выражений, давал характеристику кому-нибудь из соседей. Если адресат не реагировал или его не было дома, под прицел попадал кто-то другой. Его жена, как могла, увещевала своего супруга. Тот ранее был судим, и она боялась, что кто-то вызовет милицию, для которой этот факт биографии хулигана был аргументом для более пристального внимания к его персоне.
Далее, уже ближе к нашей комнате, жила очень интересная семья из четырех человек: бабушка, два внука и колоритная, почти кустодиевская, мама этих мальчишек. Был у этой мамы приходящий друг, профессор вуза, который чувствовал себя в квартире хозяином, особенно когда приходил навеселе. Сначала эта семья занимала две большие смежные комнаты, но, когда одна из соседок получила квартиру и ее комната освободилась, они быстро подсуетились и заняли ее, а заодно и все прилегающие к комнате места общего пользования. Отношения в квартире были относительно ровными. Никто любви к друг другу не питал, и уважения, наверное, тоже не было. Мы никогда не обращались к соседям за какой-то помощью или с просьбами. Нормально ли это? Наверное, нет. Тем не менее, десять лет мы там прожили.
И вот настал момент, когда у нас появилась возможность обменять свои 12 метров на целых 19: в этом же районе, на первом этаже, но в «сталинке» — со всеми удобствами, в менее населенной квартире, более того, где одну из комнат занимала моя мама с сестрой. Еще одними соседями была пожилая пара. Жизнь нам казалась прекрасной и счастливой. Отношения были очень хорошими, двери комнат никто не запирал, в квартире была тишина, чистота и порядок.
Но ничто не вечно. Мамы не стало, потом умерла соседка. Все поменялось.
За окном XXI век, а сотни тысяч таких же, как мы, вынуждены жить в условиях, о которых люди в других странах и понятия не имеют. Не понимают иностранцы, что коммуналка — это не как студенческое общежитие или отель, где люди живут временно в таких условиях, а это их постоянное, а теперь еще и приватизированное, жилье. Я знаю людей, которым 80, 90 лет, они родились, продолжают жить и наверняка закончат свою жизнь в условиях коммуны. Для них это уже норма. Но разве это нормально? Мало ли человеческих трагедий, сломанных судеб, развалившихся семей, даже убийств из-за того, что жизнь человека проходила на глазах у всех? Мне стыдно за такое государство, для которого неразрешима проблема коммунальных квартир. Мы же самые-самые, да? Амбиций полно. Одна Олимпиада чего стоит. Не бьет ли по самолюбию президента и премьера, что в их родном городе столько коммунальных квартир? А за страну перед западными державами не совестно? Вряд ли… Из Кремля, Белого дома и тонированных окон лимузинов ничего этого не видно. Сытый голодного не разумеет. Эх, Россия, коммунальная страна…»
P.S. Дорогие друзья, если вы знаете чудесных людей, которые могли бы рассказать нам свою историю жизни в коммунальной квартире, то обязательно сообщите нам о них. Наша почта: [email protected]. К письму необходима пометка — проект «Коммуналки».
